Завершающий тетралогию роман показывает жизнь северной деревни начала 1970-х годов. В Пекашино уже не колхоз, а совхоз, материальное положение людей за двадцать лет, прошедшие со времени действия предыдущего романа, неизмеримо улучшилось: строятся и обставляются городской мебелью новые дома, почти у каждого — мотоциклы, лодки с подвесными моторами.

Но Фёдора Абрамова и его любимых героев тревожат процессы, происходящие в хозяйственной и общественной жизни, в отношениях между людьми. «Дом» — это книга раздумий и трудных вопросов. Равнодушие сельских тружеников к работе на земле, которой извечно жило крестьянство, во многом объясняется отчуждением человека от результатов его труда. Рвутся и семейные связи: четверо из шестерых братьев и сестёр Пряслиных перебираются в города, погибает сын Лизы, а Михаил и Татьяна отворачиваются от сестры, осудив её за рождение внебрачных детей. Не всё ладно и у близнецов Петра и Григория, запропал по тюрьмам и лагерям Фёдор. Остаётся вдовой и тяжело болеет Анфиса Минина, сын которой, Родька, не наследует лучшие качества своих родителей.

Люди становятся эгоистичней, равнодушней к ближним, стремление к материальному достатку оказывается для многих главным жизненным принципом.

Разрушение старого ставровского дома и трагическое происшествие с Лизой в финале романа свидетельствуют о глубоком неблагополучии пекашинского мира-дома.

«...образ дома выполняет сложную функцию Это и конкретный крестьянский дом, дом Ставрова, дом прародителей, построенный из вековой звенящей лиственницы... Дом — это и мир Пряслиных, будни большой семьи, заботы, устремления, думы и переживания братьев и сестёр. Но „главный дом“ — в человеке самом. „Главный-то дом человек в душе у себя строит. И тот дом ни в огне не горит, ни в воде не тонет“. Так определяет автор устами одного из героев главное основание в человеке. Автору дороги люди с таким основанием».

Внук Степана Андрияновича Ставрова, сын его дочери Марьи. Ровесник и в юные годы — друг Михаила Пряслина. Впоследствии их пути расходятся, а отношения между ними становятся напряженными, несмотря на то, что Егорша женится на сестре Михаила Лизе.

«Был Егорша невысок, худощав и гибок, как кошка. Смала Егорша очень походил на робкую, застенчивую девчушку. Бывало, взрослые начнут зубанить — жаром нальются уши, вот-вот, думаешь, огонь перебросится на волосы — мягкие, трепаные, как ворох ячменной соломы. Но за три года житья в лесу Егорша образовался. Стыда никакого — сам первый похабник стал. Глаз синий в щелку, голову набок, и лучше с ним не связывайся — кого угодно в краску вгонит».

Егорша хорошо знает свою выгоду во всем и умеет проявить себя. Так, в армии: «Сразу, с первого утра, на командную должность — все только ахнули. А из-за чего? Почему? Грамотой всех шибче? Ничего подобного! После подсчитали: двадцать гавриков у них со средним образованием да еще три лба с высшим. А взяли его, с незаконченной семилеткой. Потому что у этой незаконченной семилетки чердак шурупит, обстановку учитывает». Старший лейтенант о нем: «этот парень не лаптем щи хлебает». Егорша смог стать шофером генеральского ЗИЛа.

Позже его мотало по всей стране: «...страну вдоль и поперек прошел. Всю Сибирь наскрозь пропахал. Да! В Братске был, на Дальнем Востоке был, на Колыме был... А алмазы якутские дядя добывал? Целины, само собой, отведал, нефтью ручки пополоскал».

Егорша был бабником, и охотно рассказывал о своих похождениях: «Ух, сколько я этих баб да девок перебрал! Во все нации, во все народы залез. Такую себе задачу поставил, чтобы всех вызнать. Казашки, немки, корейки, якутки... Бугалтерию надо заводить, чтобы всех пересчитать».

В романе «Дом» показаны происходящие в душе Егорши перемены: «...никогда еще он не чувствовал себя так легко, так бодро, как в эти дни, и никогда еще не доставляли ему столько радости, столько счастья такие пустяки, как запах дыма, шорох падающей с дерева сухой прошлогодней шишки, как полыхающая на солнце рябина. Ну а когда он по утрам слышал тоскливые, прощальные песни журавлей, у него на глазах выступали слезы.

Господи, как он, бывало, не издевался и не потешался над Михаилом, над Лизой, когда те заводили свои молитвы насчет всей этой природности! А что сам сейчас делает? Неужели нужно было двадцать лет побродяжить по Сибири, по Дальнему Востоку, пройти через смерть Евсея Мошкина, заживо потерять Подрезова, чтобы и у него защемило сердце, чтобы и у него глаза заново увидали мир?».

Реакция на исчезновение Красного бора: «Долго, несчитанно долго стоял он посреди песчаной дороги, тиская скользкую капроновую шляпчонку в потной руке и пытаясь воскресить в своей памяти картину былого могучего бора, а потом сел на пень и впервые за многие-многие годы заплакал.

Не он, не он отдавал приказы сводить пинежские боры, не он засевал берега сегодняшней Пинеги пнями. Но, господи, разве вся его жизнь за последние двадцать лет не те же самые пни?

Да, двадцать лет он топтал и разрушал человеческие леса, двадцать лет оставлял после себя черные палы».

Он осознает, что всегда любил только Лизу: «Муть, мура все эти бабы и девки! Никого не было, никого не любил, кроме Лизки. А то, что сбежал от нее, двадцать лет шатался черт те где... Да как было сразу-то узнать, разглядеть свое счастье, когда оно явилось к тебе какой-то пекашинской замухрыгой, разутой, раздетой, у которой вечно на уме только и было что кусок хлеба, да корова, да братья и сестры?»